— У тебя что, любовница появилась? Я уже третий месяц не знаю, что такое мужские объятия! Да что там… Я тебя самого почти не вижу.
Александр отвёл взгляд от телефона, на миг застыл, будто переваривал слова жены. Вздохнул шумно и только потом ответил:
— Наташ… Опять начинаешь? Ты же знаешь, работа, стресс… Я просто хотел спокойно поужинать.
— Ну ешь, кто тебе мешает. Я ж вилку у тебя из рук не вырываю. Просто мне надоело жить с тобой как с соседом по коммуналке.
Наташа взяла с блюдца мандарин, начала его чистить. В груди щемило. Как тут не переживать, если муж будто бы забыл о её существовании?
Александр молча доел картошку с котлетой, не поднимая глаз, потом встал и отнёс тарелку к мойке.
Вечер тянулся в гнетущей тишине.
— Мы вообще когда в последний раз вместе кино смотрели? — не выдержала Наташа. — Я уже забыла, как ты смеёшься. Забыла, как ты выглядишь без телефона в руках. И твой гараж мне осточертел.
Он лишь пожал плечами.
— А что смотреть-то? Твой бесконечный «Московский роман»? Я прихожу — ты уставшая. Либо в телефоне, либо Даша не спит. Не до развлечений, честно.
— Да у тебя уже пять лет не до развлечений!
В её голосе была не только злость, но и надежда. Может, хоть сейчас услышит? Но Александр упёрся в край раковины, не оборачиваясь.
— Наташ, мы женаты не первый год. Ты думала, у нас вечно будет как в свадебном путешествии?
— А у моих родителей получается! Тридцать пять лет вместе! До сих пор держатся за руки, смеются, гуляют!
— Может, мне просто надоело это бесконечное нытьё! Не думала об этом?
Наташа хотела ответить, но он резко развернулся, схватил ключи и вышел. Дверь хлопнула так, что с вешалки свалилась куртка. Ясно. Опять в гараж.
Раньше всё было иначе. Они могли закутаться в плед и хохотать над старыми комедиями до слёз. Он гладил её по волосам, называл «солнышком» и наливал чай с лимоном, даже если валился с ног после смены.
А потом родилась Даша.
Наташа набрала пятнадцать кило, ходила в мешковатых футболках, волосы собирала в хвост и забыла про маникюр. Все силы уходили на малышку: бессонные ночи, кормление, пелёнки. Она убеждала себя — надо потерпеть. Но «немного» затянулось.
Александр всё чаще задерживался на работе, а вечера проводил в гараже. Там был его мир: инструменты, мотоцикл, запчасти. Сначала Наташа думала — это нормально. Он устал, ему нужно побыть одному.
Потом она начала винить себя. Что перестала следить за собой, что не старается. Начала краситься перед его приходом, включать музыку, готовить сложные блюда, как раньше.
Но он уже не смотрел на неё с тем же восхищением.
Однако она начала замечать странности…
Сначала это были мелочи. Однажды она вернулась домой и обнаружила влажный коврик в ванной, хотя ушла первой. Салфетки на кухне почти закончились, хотя утром их было полно. Чашки стояли не на своих местах. Подушка лежала иначе. Пустяки, если бы не их количество.
Но этого было мало для обвинений. Может, ей кажется? Однако улика нашлась.
Однажды, заправляя кровать, Наташа нашла длинный белый волос. Не её. У неё — тёмные. У Даши — светлые, но короткие. Такой длины у неё не было лет десять. Волос лежал на подушке. Всё стало ясно.
Наташа не устроила скандал. Аккуратно сняла волос, завернула в салфетку и выбросила. Потом вымыла руки, будто прикоснулась к чему-то грязному, и задумалась.
В итоге она купила камеру.
Спрятала её высоко, за книжной полкой, рядом с искусственным цветком, который давно никто не трогал. Заметить её было почти невозможно.
Наташе было противно шпионить. Но она оправдывала себя: не лезет в душу, просто хочет знать правду. Чтобы принять решение без сомнений.
Первые пять дней ничего. Она смотрела записи на ускоренной перемотке. Пустая комната, солнечные зайчики на стене.
Наташа начала радоваться, что ошиблась.
Но однажды в обед она решила проверить камеру и выронила чашку с кофе.
На кровати, которую она утром заправила, сидела её мать. Это ещё ничего, у мамы были ключи. Но рядом… Рядом — мужчина лет шестидесяти, в тёмной рубашке. Лица сначала не было видно, но потом он повернулся.
Не отец. Точно не отец.
У Наташи перехватило дыхание. Она уставилась в экран. Мозг отчаянно цеплялся за надежду: ошибка, галлюцинация, подстава. Но мать смеялась, целовала его в щёку, и дальше… Дальше стало окончательно ясно.
Наташа не стала досматривать. Ей хватило. Губы дрожали, тело стало ватным. Будто провалилась под лёд и не могла выбраться.
Её родители всегда были оплотом стабильности. Отец называл маму «девочкой», хотя ей было под шестьдесят, и целовал ей руку, как дворянин. У них были традиции: в пятницу — кино, в воскресенье — прогулка до парка. Они держались за руки даже в магазине, когда выбирали хлеб. Смеялись. Казались идеальными.
Когда Наташа ссорилась с Александром, она думала о них. Как о примере. Теперь этот пример рассыпался, как карточный домик.
Остался вопрос: что делать с этим знанием?
Сказать мужу? Смешно. Придётся признаться в слежке. Да и он тут ни при чём. Теперь ей казалось, что она зря на него злилась. Да, устали, да, страсть прошла, но они всё ещё вместе.
Сказать маме? Боже, как? С чего начать? «Мам, а давно ли ты устраиваешь свидания в моей кровати?»
Наташа не представляла, как жить дальше.
Но хуже всего было за отца. Доброго, доверчивого, с тёплой улыбкой.
В тот день, когда она всё узнала, он зашёл к ней с веточкой сирени.
— Посмотри, Натусь, какая красота. Любе принесу. Она обожает сирень.
Он улыбался, готовя сюрприз любимой женщине. Наташа тоже улыбалась, хотя её мир рухнул.
Оставались подруги. Наташа долго не решалась написать. Хотела намекнуть, но даже это не получалось. Слова делали правду реальной, а с этой реальНаташа глубоко вдохнула, обняла отца и прошептала: «Всё будет хорошо, пап», — потому что иногда самое важное — просто быть рядом, даже когда мир рушится.
