Вера ненавидела пьяниц.
Не просто не терпела — её буквально выворачивало от одного вида опьяневшего человека. Мышцы лица резко напрягались, руки сжимались в кулаки до дрожи. Она знала причину. Годы напролёт Вера наблюдала, как её мать медленно убивает себя водкой. Каждый вечер готовил новый кошмар, каждую ночь она боялась закрыть глаза — а вдруг утром её ждёт новая беда.
Но хуже всего было детство. Серое, вонючее, пропитанное перегаром. Мать приходила поздно, шатаясь, спотыкаясь о порог. Однажды Вера нашла её у подъезда — та лежала, как тряпка, раскинув руки. Девочке было семь, но она уже понимала: так не должно быть. Уже тогда знала, что такое стыд. Соседи смотрели с жалостью, школьники шептались за спиной.
В школе над ней смеялись. Говорили: «Твоя мама — алкашка!» Вера плакала в подушку, но слёзы не помогали. Она не могла показывать слабость — внутри всё горело: ярость, обида, бессилие.
Потом дом превратился в помойку. Грязь, пустые бутылки, объедки. Пыль на мебели, мусор в углу. Вера пыталась убирать, но сил не хватало. Она была ребёнком — хотела играть, а не вытирать за матерью блевотину.
Вечера были страшнее всего. Темнота, мамины крики за стеной, звон разбитой посуды. Вера замирала, стискивая зубы. Затаив дыхание, ждала, когда всё утихнет.
Однажды она нашла мать на полу кухни — та лежала в луже рвоты, воняло так, что перехватывало дыхание. Девочка взяла тряпку и, рыдая, стала оттирать пол. В тот день она дала себе слово: её ребёнок никогда не увидит мать пьяной.
Годы прошли. Вера выросла, вышла замуж, родила сына. У неё теперь своя семья, крепкая, чистая. Но прошлое не отпускает. Каждый раз, увидев на улице пьяного, она морщится — в груди сжимается холодный ком. Она помнит страх, стыд, беспомощность.
Сейчас Вера делает всё, чтобы её сын не знал этого. Чтобы он не боялся её прихода, не краснел за неё перед друзьями. Прошлое не исправить, но будущее — в её руках.
А мать?
Зоя знает: Вера её ненавидит. Они почти не говорят. Если и пересекаются — короткие, колкие фразы. Зоя избегает смотреть дочери в глаза — боится увидеть презрение. И понимает: заслужила. Заслужила каждый взгляд, каждую секунду ненависти.
Иногда Зоя думает: а если бы она не пила? Если бы была хорошей матерью? Но это лишь глубже вгоняет иглу вины. Исправить ничего нельзя. Вера выбрала свою жизнь — без неё.
Утро Зои всегда одинаковое: свинцовая голова, тошнота, провалы в памяти. Осколки вчерашнего: рюмка, потом ещё, ещё… Потом — пустота. Иногда она приходит в себя на кухне среди бутылок, иногда — на полу. А потом ищет Веру. Но Веры нет.
— Сука! Я её растила, а она сбежала! Вот сдохну — и не узнает! Лучше бы аборт сделала! Голова раскалывается, а воды подать некому! — бубнит Зоя, не в силах подняться с кровати. — Надо пожаловаться… Пусть заставят уважать мать…
