Каждое утро Алина спускалась вниз, чтобы проверить почтовый ящик. Хотя прекрасно знала — там пусто. Кто в наше время пишет бумажные письма? Но привычка — вторая натура. Открывала крышку, заглядывала внутрь, на секунду задерживала дыхание. Затем, разочарованно вздыхая, медленно поднималась обратно, пересчитывая ступеньки.
Ей было тридцать восемь. Без мужа. Без детей. С кредитом за стоматологию и стареньким комодом из бабушкиной дачи вместо тумбочки. Работала в местной библиотеке, куда за день заглядывали от силы пять человек, включая бабушку Людмилу Степановну, которая брала любовные романы, и подростка Стёпу, приходившего за фантастикой. Остальное время тянулось медленно, как карамель на морозе.
На втором этаже жил сосед. Сергей Владимирович. Или просто «тот, в чёрном». Никто толком не знал, чем он занимался — говорили, то ли программист, то ли переводчик, а может, просто замкнутый чудак. Ходил бесшумно, словно кот. Балкон у него был застеклён, но шторы всегда плотно задернуты, будто там государственная тайна.
Они иногда пересекались в подъезде. Кивали. Иногда даже бросали робкое «здравствуйте». Но дальше — ни слова. Как будто между ними висела невидимая табличка: «Осторожно, люди не разговаривают».
И вот однажды утром Алина открыла ящик и обнаружила там письмо. Конверт цвета топлёного молока, слегка помятый на уголке. Почерк — ровный, с лёгким наклоном, будто человек торопился, но старался выводить буквы красиво. Без марки. Без обратного адреса. Просто: «Алине. Лично».
Внутри — один-единственный листок со словами: «Мне нравится, как вы читаете объявления у лифта».
Она замерла, сжимая конверт в руках, будто он мог рассыпаться. Огляделась — ни души. Пустой подъезд, запах свежевымытого пола и афиша давно отыгранного концерта на стене. Сердце забилось, как в детстве, когда неожиданно находила в кармане забытую конфету.
На следующий день — второе письмо. «Сегодня у вас синий шарф. Цвет вам идёт». Бумага чуть пахла кофе и чем-то ещё — может, старыми книгами?
Потом приходили новые. Каждое утро. Короткие, лиричные, иногда с налётом лёгкой иронии. Без подписи. Без намёков на встречу. Просто чьи-то наблюдения — тёплые, как домашние варежки.
«Вы засмеялись сегодня, разговаривая по телефону. Ваш смех звучал, как голос весны в промозглом ноябре».
«Вы снова проехали свою остановку, читая книгу. Может, она слишком хороша? Или вы просто любите слова больше реальности?»
Алина не отвечала. Да и кому? Но каждое письмо бережно складывала в коробку из-под чая, словно это были не клочки бумаги, а кусочки счастья.
А потом в библиотеке раздался голос:
— Простите, у вас есть Толстой?
Она подняла глаза — перед ней стоял Сергей Владимирович. Без привычного чёрного свитера. В серой рубашке. И без обычной отстранённости в глазах.
— Есть, — кивнула она. — А вы любите классику?
— Люблю. Но вслух читать не решаюсь, — он усмехнулся. — А вы… вы читаете даже объявления. И это делает подъезд чуточку уютнее.
Она смотрела на него и вдруг поняла: он не «странный сосед». Он просто был рядом. Всегда. Просто раньше она его не замечала.
Письма прекратились. Но теперь слова звучали вслух — не так изысканно, как на бумаге, но искренне. Они пили чай на кухне, молчали в лифте, иногда спорили о книгах. Алина снова начала краситься. Перестала вздрагивать от каждого шороха. А почтовый ящик теперь проверяла просто по привычке — ведь важные слова уже звучали рядом.
Год спустя, когда во всём доме отключили свет, они сидели на балконе, укутавшись в один плед. Сергей Владимирович читал ей вслух. Те самые письма. Те, что она знала наизусть. Но в его голосе они звучали по-новому — как будто он наконец решился сказать всё, что годами хранил в себе.
Алина держала его за руку и думала: иногда достаточно одного человека, который разглядел тебя за толщей будничной серости — чтобы снова захотелось верить в чудо. Не в грандиозное, а в простое: в утренний кофе, в смех сквозь сон, в чьи-то слова, которые однажды стали теплее батарей.
