**Внутри чужих мыслей**
Сначала никто и не понял, что её нет. Ни начальница, считавшая её «лишним звеном», ни соседка Марфа, с которой они раньше вешали бельё на общую верёвку во дворе, ни даже тётка из булочной, досадно отсчитывавшая сдачу мелочью. Жизнь шла своим чередом, будто Алевтины Петровны и не было — или будто она никогда и не существовала.
Алевтина просто перестала выходить. Не из-за болезни. А потому что осознала: всё, что она делает, никому не нужно. Утро, чай, поликлиника, очередь, пустые разговоры о погоде, старые фильмы по телевизору, которые уже никто не смотрит. И самое страшное — никому не было дела до того, почему это вдруг прекратилось. Никто не спросил. Вслух или про себя.
Первые дни она просто лежала. Не мучилась, не болела — просто была. Без телевизора, без книг, без слов. Смотрела в потолок, где от угла к люстре тянулась паутина, тонкая, как график её будней. Думала: если исчезну насовсем — что изменится? Счётчик будет крутиться, плесень поползёт по стене, кошка Мурка доест хлебные корки, а потом сядет у двери, не зная, что делать дальше. Никто и глазом не моргнёт. Даже за стеной всё так же будут ругаться соседи.
А потом пришла почтальонша. Молодая, худенькая, с кислотно-зелёным лаком на ногтях и серёжками, похожими на ледяные кристаллы. Позвонила раз, другой. Потом стукнула в дверь резко, будто хотела разбудить не жильца, а саму тишину. Пробормотала: «Странно… Всёгда брала «Известия». И ушла. Назавтра пришла снова. И ещё. Упрямо, словно не давала миру закрыться наглухо.
На четвёртый раз Алевтина не выдержала.
— Чего не открываете? — спросила девчонка с налётом раздражения, но без злости, когда дверь приоткрылась. Голос звонкий, не вписывался в тишину подъезда, но не чужой.
— Я… — Алевтина запнулась. Губы дрогнули, голос вышел тише, чем хотелось. — Приболела немного.
— Надолго? Я уж забеспокоилась. У нас в доме, кроме вас, никто газеты не берёт. А я тут подумала: исчезни я — кто заметит? Наверное, никто. И решила проверить, как вы. Ведь сами говорили — без газеты и день не в радость.
Алевтина стояла, вцепившись в косяк, будто он мог её удержать. Пальцы побелели от напряжения. Она кивнула осторожно, словно любое движение могло разрушить хрупкий покой.
— Всё нормально. Спасибо… что зашли.
Девушка ушла. Её быстрые шаги растаяли в подъездной тишине. А Алевтина осталась. Не просто в квартире. Впервые за долгое время — внутри чьей-то мысли. Кто-то о ней вспомнил. Кто-то спросил. И этого хватило, чтобы воздух в комнате стал другим — тёплым, будто кто-то распахнул окно в первый весенний день.
Наутро она вышла. Осторожно, будто заново училась ходить. Купила хлеб — свежий, с румяной корочкой. Хозяйственное мыло. И, не удержавшись, «Мишку на Севере» — такие ела в детстве. Солнце пробивалось сквозь облака, и в витрине аптеки она мельком увидела своё отражение — и не узнала сразу.
Женщина в очереди сказала: «Вы сегодня прекрасно выглядите». Просто так. И это была правда. Потому что в глазах снова появился свет.
Алевтина вернулась домой. Заварила чай. Показалось, что вкус у него изменился. Достала старые тетради — пахли пылью и прошлым. Открыла. Вывела: «Я здесь». Чётко, медленно, шариковой ручкой.
Больше — ничего. Но этого хватило.
Иногда, чтобы вернуться, не нужны громкие события. Не нужны встречи, катастрофы или новый старт. Достаточно, чтобы кто-то однажды заметил: тишина затянулась подозрительно долго. И постучал в неё.
**Вывод**
Мир не станет добрее сам по себе — но одна живая мысль о другом уже меняет всё.
